Пусть не встречу шампанским я боя курантов,
пусть моральным я буду казаться уродом,
но не буду поздравлен я б..ским гарантом
Смех и радость слышны у границы;
я, вдали от сего ликованья,
нахожу свой предел единицы,
на заржавленной наковальне
Я пишу стихи и программы,
и эти процессы весьма похожи:
беру глыбу слов, отсекаю мрамор
и раздаю случайным прохожим.
Себе, любимому, в подарок преподносит эти строки автор.
Тону, тону – все глубже, все пьянее;
последний воздух – снова мимо рта.
Перед глазами – некая черта
и круг на красном фоне зеленеет.
Он Франсуа был, сам тому не рад,
Когда, дрожа от холода в темнице,
Пеньковый примерял себе наряд,
Пегаса между тем впрягая в колесницу,
Он Франсуа был, сам тому не рад,
Когда, дрожа от холода в темнице,
Пеньковый примерял себе наряд,
Пегаса между тем впрягая в колесницу,
Он Франсуа был, сам тому не рад,
Когда, дрожа от холода в темнице,
Пеньковый примерял себе наряд,
Пегаса между тем впрягая в колесницу,
Он Франсуа был, сам тому не рад,
Когда, дрожа от холода в темнице,
Пеньковый примерял себе наряд,
Пегаса между тем впрягая в колесницу,
Собран предельно и весь на нервах,
и пальцы судорожно – в баллон.
На этих улицах я не первый
страха и ненависти эталон.